Материалы ежегодной конференции АГрА "Групповой анализ и групповая психотерапия" 2000-04. СПб: 2004 г.

Эдипальный комплекс исторически занимал одно из центральных мест в психоанализе, оказываясь ядром взглядов Фрейда на формирование психоневроза. Групповой анализ, сохраняя теоретическую базу психоанализа, также уделяет внимание эдипальной проблематике в группаналитической ситуации. Группаналитическая ситуация в виде свободно текущей беседы среди незнакомцев, не имеющая заданной цели и не направляемая дирижёром, как и психоналитическая ситуация с кушеткой, способствует сильной регрессии и манифестации глубокого бессознательного материала.
Напомню, что групповой анализ, как метод применения психоаналитического подхода к группе, базируется на психоаналитическом исследовании участников через анализ разития их спонтанного вербального взаимодействия в группе, включающей и терапевта. Группаналитическая группа должна составляться из незнакомых между собой людей, встречающихся только в групповой ситуации, где им предлагается просто высказывать всё что приходит в голову, вести свободную беседу на любую тему. Возникающие в такой группе коммуникации - "свободно плавающая беседа" - рассматривается как групповой ананалог свободных ассоциаций в индивидуальном анализе. Кроме того, спонтанное развитие такого ненаправленного диалога ведёт к тому, что эти взаимные ассоциации участников начинают играть роль осознанных и бессознательных взаимных интерпретаций выражаемого друг другу материала. Роль терапевта заключается прежде всего в поддержании группаналитической ситуации через терапевтические вмешательства, направленные на сопротивление групповому процессу и поддержание группаналитического сеттинга.
Манифестация эдипова комплекса в группаналитической ситуации отражает особенности развития переноса в группе. В группе ситуация перестаёт быть диадичной. Различные группаналитические школы сходятся на необходимости рассмотрения множественных переносов, возникающих в группаналитической ситуации не только на дирижёра, но и на других членов группы, отдельные подгруппы и на группу как целое. В силу этого принудительное воспроизведение эдипальной проблематики в группе отражает эти особенности.
С одной стороны, глубина переносных отношений с терапевтом, выведенная на групповую арену, оказывается менее структурированной, чем в случае индивидуального анализа. В известной степени это затрудняет развитие невроза переноса в группаналитической ситуации. Однако, с другой стороны, групповой сеттинг помогает увидеть манифестацию эдипальной ситуации как собственно групповой, какой она и является изначально, "продуктом семьи-группы". Если в индивидуальном анализе эдипальные события предстают в фантазиях пациента, то в групповой ситуации они более явно проигрываются в интеракциях между участниками групповой ситуации. По удачному выражению одной из участниц тренинговой группаналитической группы "тут все события становятся более яркими и приобретают объём".
Коснусь последнего момента более подробно. На самом деле это не просто распределение "ролей", когда каждый в группе исполняет свою "партию". Рассматривая ситуацию как групповую можно обратить внимание, что все участники, вовлечённые в неё в группе, переживают регресс к данной проблематике. Как отметил Фоукс, это в некоторой степени аналогично тому факту, что в реальной семье "копируя с новорожденного младенца активность, все члены семьи отчасти регрессируют" (Foulkes, 1972, p. 138). Можно сказать, что благодаря явлению резонанса вся группа в большей или меньшей степени (в соответствии с актуальной вовлечённостью в ситуацию) сталкивается с актуальной эдипальной ситуацией, если с ним сталкивается один из участников. Однако верно и обратное, если один из участников справляется с этой ситуацией, то это открывает потенциальный путь и для остальных. В группаналитической литературе это иногда сравнивается с "законом ближайшего развития" Выготского (Roberts & Pines, 1992). Так же как дети лучше усваивают опыт в своём развитии в сотрудничестве с более способными, так и в группе "более компетентный помогает менее компетентному достигать более высокого уровня" (там же, p. 38).
Подобный групповой регресс может таить в себе опасность через возможность "затопления" группы, включая терапевта, чувствами. Эта опасность для дирижёра лишний раз подчёркивает значимость его собственного анализа в группе для того, чтобы успешно противостоять регрессивным тенденциям. Однако в этом же регрессе заложены и креативные возможности группы через увеличение ресурсных способностей при привлечении участников, способных скорее и увереннее справиться со встающей проблемой.
Фоукс (1972) описывал в качестве такого примера работу с пациентом в группе, у которого отмечались проблемы с потенцией, связанные с его идентификацией с матерью-акрисой и амбивалентным отношением к отцу. Он обнаружил, что этот пациент повторяет свою тревогу в отношении женщин в своих чувствах к другим участникам и к группе в целом. По мере того, как он преодолевал свою скованность в группе, он начинал ощущать свою потенцию в ней. Постепенно по мере включения в группу он смог решить и свою сексуальную проблематику. Однако, в группе встречаются случаи индивидуального регресса, которые требуют специального вмешательства группы и терапевта в случаях яркой и интенсивной манифетации эдипальной проблематики в интеракциях между участниками. Такие случаи могут заканчиваться яркими инсайтами.
Фоукс отмечал, что эдипальная проблематика в группе возникает нечасто. Обычное развитие группы по свидетельству многих авторов (Nitsun, 1988; Roberts & Pines, 1992) в начале проходит стадию более глубокого, доэдипального регресса, и постепенно по мере развития группы создаётся возможность для работы с более поздними проблемами. По свидетельству Фоукса, поскольку наиболее ранние социальные реакции начинают отмечаться в возрасте от 9 до 11 месяцев, групповой регресс может достигать "ясельного" возраста (Foulkes, 1972). Обычно период созревания группы по разным данным и по моему собственному опыту составляет от 12 до 40 сессий и сильно зависит от состава группы. В то же время, многое возникающее на группе управляется посредством более поздних вытеснений и замещений. Однако при анализе конкретных случаев оказывается иногда полезным рассматривать групповой материал как манифестации эдипального комплекса. Я хочу привести пример длительной и комплексной работы с одной пациенткой, включавший как более раннюю, так и эдипальную проблематику.
Пациентка обратилась ко мне в возрасте 17 лет. Из её истории: родилась вторым ребёнком достаточно поздно (родителям было за 40 лет), разница в возрасте со старшей сестрой (жившей в то время самостоятельно) была 14 лет. Её мать была активной и доминирующей женщиной, на которой держался весь дом, отец полностью находился "под каблуком" и для неё ничем себя особо не проявлял. Пациентка росла всегда "домашней" девочкой, очень прилежно и аккуратно училась. Отличалась замкнутостью со сверстниками, имела только одну близкую подругу (очень похожую на неё), с которой в этом возрасте ещё продолжала играть в куклы. Дома родители и сестра относились к ней как к "вечному ребёнку", практически не участвовала в принятии семейных решений. При этом отношения с ними (г.о. с матерью) отличались неровностью - послушная и несамостоятельная, она иногда устраивала ссоры, к которым мать относилась как к "капризам". Всегда отличалась крайней стеснительностью, не могла отвечать у доски, терялась когда спрашивали на уроках (из-за этого страдала успеваемость), панически боялась двоек. С детского возраста отмечался страх темноты, боялась оставаться дома одна. На момент обращения проучилась несколько месяцев на 1-м курсе колледжа.
Непосредственной причиной обращения стала эритрофобия, остро развившаяся во время психологического тренинга, включённого в программу колледжа. На трениге ей казалось, что все на неё смотрят и думают, будто она "больная, сумасшедшая", т.к. у неё краснеет лицо и начинают дрожать губы. Из-за тревоги убежала с группы, на следующий день не пошла в колледж, т.к. боялась, что снова начнёт краснеть, и "все поймут что я сумасшедшая"; позже взяла академический отпуск. В течение года я работал с больной индивидуально, за это время удалось добиться некоторого прогресса в её состоянии. Заметно уменьшилась интенсивность страхов, благодаря чему пациентка смогла приступить к занятиям. Работа в течение этого времени вращалась вокруг исследования ужасавших её проекций в адрес терапевта, а также агрессии в адрес матери и преподавателей из-за их требований, не всегда вызывавших согласие больной. После летнего перерыва я предложил пациентке пойти во вновь начинаемую психотерапевтическую группу.
Группа первоначально состояла из 7 человек различного возраста, из которых 2 были мужчинами, а остальные женщинами, все участники были с достаточно тяжёлыми и длительными невротическими проблемами, большинство из них имели предварительный опыт индивидуальной психотерапетической работы у меня или у других терапевтов. Группа собиралась 1 раз в неделю на полтора часа.
На группе в течение достаточно продолжительного времени (около 8 недель) пациентка молчала и практически не участвовала в дискуссии, либо не отвечая на задаваемые вопросы, либо отвечая односложно. Создавалось впечатление, что её состояние даже вернулось назад, когда на первых индивидуальных сессиях она также пассивно молчала и тревожно напрягалась при каждом вопросе терапевта. Кроме того, на 3-ей сессии, когда в группе возник смех в ответ на шутку одного из участников относительно его собственной медлительности, она внезапно выбежала из комнаты, вернувшись через некоторое время. В дальнейшем у неё ещё раз возникала подобная реакция, когда после некоторого обсуждения, к которому её не старались привлекать, в группе возник смех по какому-то поводу. Группа на такое её поведение реагировала чувством вины и беспомощности, которые, однако, долгое время старалась избегать, не задавая ей каких-либо вопросов и уходя от обсуждения случившегося даже в её отсутствии. После пятой сессии она попросила об индивидуальной встречи, на которую я дал согласие, учитывая глубину её реакций. Там она сообщила о своём ощущении, как будто каждый раз в группе смеются над ней, хотя она и понимает, что это не так; после этого она начинает бояться, что она покраснеет, чего она не может допустить в присутсвии других, т.к. они сочтут её ненормальной, поэтому она уходит, чтобы успокоиться. Она не смогла ответить на мой вопрос о том, что её наталкивает на мысли, будто её покраснение окажется наиболее важным в глазах окружающих для оценки степени её здоровья. Я отказался от работы с ней на индивидуальной встрече, высказав соображение, что группа может оказаться наиболее подходящим местом для проверки и коррекции этих страхов.
Следующая после этого сессия оказалась спокойной, а затем вновь возникла ситуация когда в группе возник общий смех. Пациентка снова выбежала из комнаты, в группе установилось обычное в таких случаях напряжённое молчание, хотя её такие реакции стали для группы уже несколько более привычными. Я спросил у группы, что происходит, на что не получил ответа. Тогда я прокоментировал, что происходящее, вероятно, слишком сильно задевает чувства других в группе, поэтому об этом сложно говорить. Один из участников сказал, что он, как наверное и большинство других, хочет помочь ей, но боится что своими словами испугает ещё больше. После этого в группе завязалась дискуссия о степени бессилия и о риске травмировать её ещё больше, если начать говорить о её уходах. Когда же эта участница вернулась, то на этот раз мужчина, который начал первым говорить в её отсутсвии, сказал ей о своих желаниях помочь ей и опасениях травмировать своими словами. Другие промолчали, но в их молчании выражалось согласие с ним. После некоторой паузы эта пациентка сказала, что она не готова ещё говорить о своих проблемах, но хочет сказать, что ей бывает очень страшно в группе. После этого большинство участников выразили ей сочувствие и радость, что она сообщила, что с ней происходит.
С этого момента её выбегания из группы прекратились, но и группа стала переодически задавать ей вопосы о её чувствах. В течение года эта ситуация продолжала развиваться, при постоянном активном внимании группы к ней и моих периодических вмешательствах, когда это внимание становилось стереотипным. В этих случаях обычно обнаруживались агрессивные чувства в адрес пациентки, моя тактика при этом состояла в том, чтобы найти для неё поддержку у кого-либо из участников и затем дать ей возможность ответить самой. К концу года эта пациентка успела рассказать группе о своих страхах, начать активно и самостоятельно вмешиваться в дискуссию, и, после этого, говорить о своём недовольстве и несогласии с мнениями других. К тому времени, параллельно с этим процессами, у неё отмечалась постепенная редукция фобической симптоматики, которая периодически возобновлялась или присутствовала в качестве фона, но мало определяла поведение больной. Параллельно с этим она начала выносить на группу проблемы текущей жизни, которые часто содержали чувство страха перед преподавателями и обиды за несправедливое отношение к ней. Обычно прямые советы, обращённые к ней не достигали успеха и через некоторое время её жалобы стали вызывать раздражение в группе. После этого она стала больше молчать в группе и на мой вопрос, с чем это связано, сказала, что здесь все устали от её проблем, злятся на неё, а она злится на них. Другие начали высказывать своё недовольство её поведением. Я высказал предположение, что здесь, наверное, наболее безопасное место, раз и она, и все остальные позволяют себе злиться, наверное в обычной жизни все сидят тихо, как мышки. Мой комментарий в группе вызвал длительную паузу.
Некоторое изменение ситуации вызвала одна из участниц - острая на язык сверстница этой пациентки, к которой она относилась с симпатией - когда в ответ мне похвасталась тем, как успешно она убедила свою работодательницу (которая её злила) повысить зарплату. После этого многие в группе стали вспоминать свой опыт преодоления чужой недоброжелательности. На следущей сессии пациентка рассказывала, что она очень хорошо успокаивала себя словами той участницы: "она меня не съест, я противная", и почти не боялась преподавательницу. Похожая ситуация возникала ещё несколько раз и преодолевалась похожим способом при моих аналогичных вмешательствах. Через некоторое время её обсуждения текущих проблем на группе стали более конкретными и конструктивными. Через несколько месяцев она сообщила между делом, что изменились её отношения с матерью - она перестала постоянно спрашивать советов и начала иногда не споря "тихо делать по-своему", ставя свою мать перед свершившимся фактом и без обиды выслушивая её возражения (до этого она либо слушалась её, либо спорила и долго обижалась). Изменилось и её поведение на группе - она начала сама давать советы, иногда настаивать на своём мнении.
Вскоре после этого времени она также начала вступать в разговоры о взаимоотношениях с молодыми людьми, чего никогда раньше не делала - когда-то в начале она сказала "я даже боюсь о них думать". Она довольно легко рассказывала о своих страхах, распрашивала об отношениях. Через полтора месяца она сообщила на группе, что первый раз сходила на дискотеку. С тех пор отношения с молодыми людьми стали для неё основной темой обсуждения на группе, она также начала слегка кокетничать с участниками-мужчинами. В то же время эти взаимодействия часто прерывались другими участницами, она легко уступала им инициативу в этих контактах. Однажды я спросил участника, с которым она перед этим общалась, почему она уступила своё место другой девушке - достаточно живой и энергичной участнице - не дождавшись его ответа. "Наверное из скромности" - ответил он. "Мне иногда кажется, что то, что я говорю ему менее интересно. Кроме того, некрасиво перебивать её" - ответила она. В группе возникла дискуссия относительно того, как лучше вести себя с мужчинами, в которой она достаточно активно участвовала.
К сожалению, достаточно подробно проработать последующие аналогичные ситуации не удалось. В конце весны она сообщила, что собирается оставить группу, т.к. выходит замуж за военнослужащего и должна будет уехать с ним в другой город. Она посещала группу до летнего перерыва ещё месяц, и в течение этого времени беседа часто поворачивалась к её изменениям за эти почти два года. Она связывала их с тем, что на группе поняла, что сможет быть достаточно сильной, "если освобожусь от тревоги и стану относиться ко всему легко". На мой вопрос, что значит относиться легко, она ответила: "Я иногда стала себя чувствовать хозяйкой всего, что меня окружает, как раньше в детстве, когда играла в куклы и устраивала для них домик, кроватку и т.д., была там хозяйкой сама по себе". В то же время мой коментарий, что отношения с мужем могут показаться более ровными и спокойными, чем отношения на группе, а также лёгкое напоминание, что любые серьёзные изменения в текущей жизни могут прятать под собой желание избежать чего-то в группе, вызвали протестную реакцию. "Мне и так тяжело уходить из группы, а Вы ещё добавляете" - возмутилась она и группа её поддержала.
На мой взгляд, личность этой пациентки изначально характеризовалась серьёзными доэдипальными проблемами с сохранением симбиотических связей с матерью с формированием дефекта идентичности, который проявился в ситуации тренинговой группы, при появлении требований со стороны окружения больной, выходящих за рамки привычных симбиотических отношений. Глубина этих нарушений отражалась в выраженности проекций в отношении окружающих со страхом "показаться сумасшедшей", т.е. лишённой рассудка, собственного "я". Однако в её жизни можно было также проследить напластования эдипального характера с её замкнутостью и избеганием отношений с мужчинами. После начала терапии - в течение индивидуальной терапии и первого года с небольшим её посещения группы - работа шла преимущественно с этой доэдипальной проблематикой. Сначала в группе вновь актуализировались проблемы связанные с нарушением симбиотической связи - чувство страха из-за утрачивающегося "я"; те ощущения растерянности и беспомощности, которые были в группе во многом оказывались "наведёнными" чувствами самой больной. Проговаривание и принятие этих чувств в группе дали ощущение защищённости, избавив пациентку от угрожающих проекций на других членов группы. Её последующая динамика в группе характеризуется развитием переноса на группу как на симбиотического партнёра с постепенным проживанием отделения от неё. Описанная кульминация этого процесса отделения (и последующая проработка) была когда она смогла преодолеть своё "цепляние" через принятие собственной агрессии и активности. Одновременно проживание своего отделения и "смерти" группы как фаллической доэдиповой матери открыли путь для идентификации пациентки с другими участницами и частичное разрешение через это своих эдипальных проблем отношений с мужчинами, благодаря чему она разрешила для себя возможность отношений с ними. Практически под знаком работы с этими проблемами прошли все последние месяцы пребывания этой пациентки в группе. Несомненно, возможному преодолению этих проблем способствовали сформировавшиеся переносы на других участников группы, предоставлявшие широкое поле для идентификаций и проработки переносных отношений в возникавших на группе ситуациях. Я думаю, что этот процесс не был полностью завершен, однако та динамика, которую она проделала за эти два года, включая некоторое прикосновение к эдипальной проблематике хорошо демонстрирует возможности группаналитической группы для воссоздания и прорабатывания эдипальных и доэдипальных форм переноса.
В некоторой степени можно предположить, что дальнейшая работа с этими проблемами должна была бы включать интерпретацию с включением групповой дискуссии повторяющихся паттернов её поведения в групповых ситуациях взаимодействия с мужчинами. После её ухода из группы к происходившему с ней часто возвращались как к примеру, во многом это позволило некоторым другим участникам высказать аналогичные проблемы и пройти через их разрешение.

Назад, на главную страницу | Другие статьи | Хочу написать мнение

© Пажильцев И.В., 2001-2010. Все права на материалы, размещенные на сайте защищены и охраняются законом Российской Федерации. При использовании размещённых материалов ссылка на страницу сайта обязательна.